Дилан Груневеген признался, что после того самого злополучного первого этапа Тура Польши, когда по его вине едва не скончался Фабио Якобсен, был готов завершить карьеру, потому что не хотел даже смотреть на велосипеды.
«Я не открывал гараж с велосипедами несколько недель, потому что не хотел видеть их. Всё, что было связано с велоспортом, я разрешил паковать в коробки. Я не хотел больше гоняться. В то время у меня дома была беременная жена… После катастрофы в Польше меня начало все дико раздражать. Я старался держать свои чувства при себе. Но многие друзья, в том числе Ларс Бом, говорили мне, что нужно что-то делать. Они действительно были обеспокоены тем, что со мной происходило. Люди волновались, буду ли я продолжать кататься на велосипеде», — рассказал голландский спринтер в подкасте De Grote Plaat.
Команда Jumbo-Visma пригласила для Дилана спортивного психолога. Но с ним контакта у Груневегена не случилось: «Мне было трудно сблизиться этим человеком и рассказать ему всё. Я не ладил с ним».
Груневеген называет день катастрофы в Польше ужасным: «Мне было больно смотреть кадры видео и фото. Психологически сложный момент. То, что вы видите, — ужасно. Но то, что произошло дальше, прошло мимо меня как в тумане. Я был в шоке, когда увидел то столкновение, потому что я действительно нарушил линейность спринта, а это нехорошо. С другой стороны, такое случается. Но, конечно, не с такими печальными последствиями».
О том, как всё произошло: «Это был спринт вниз, хотя, по мнению UCI, это было не так. Мы двигались со скоростью около 84 км/ч. Ограждения были расшатаны, и я отклоняюсь от своей линии спринта… Тут же выезжает Фабио. Произошло стечение обстоятельств. Я мало что об этом помню, потому что моя ключица была раздроблена на пять частей, но мне всё равно пришлось подниматься на сцену. Затем поехал в больницу. Только через три дня я действительно понял, что Фабио жив, но ужасно пострадал».
О последовавшей ненависти в соцсетях: «На улице никто меня придурком не называл. Только в соцсетях. Но я не думал, такая ненависть может сказаться на моей семье. Но эти преследования увеличились в масштабах».
